Жизнь Клима Самгина - Страница 502

502

Мягко пожав руку Самгина, он походкой очень усталого человека пошел в прихожую, бережно натянул пальто, внимательно осмотрел шапку и, надев ее, сказал глухо:

— Время-то какое подлое, а? Следите за литературой? Какова? Погром вековых традиций…

И повернулся к Самгину широкой, но сутулой спиною человека, который живет, согнув себя над книгами. Именно так подумал о нем Самгин, открывая вентиляторы в окне и в печке.

«Ослепленный книжник. Не фарисей, но — наивнейший книжник. Что же я буду делать?»

Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное, уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.

— Проходите. Садитесь, — сказал Самгин не очень любезно. — Ну-с, — у меня был Самойлов и познакомил с вашими приключениями… с вашими похождениями. Но мне нужно подробно знать, что делалось в этом кружке. Кто эти мальчики?

Миша осторожно кашлянул, поморщился и заговорил не волнуясь, как бы читая документ:

— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…

— Пермяков — сын владельца гастрономического магазина? — спросил Самгин.

— Да, — сказал Миша, продолжая называть фамилии.

Было очень неприятно узнать, что в этой истории замешан сын клиента.

Самгин нервно закурил папиросу и подумал:

«Если этого юношу когда-нибудь арестуют, — он будет отвечать жандарму с такой же точностью».

— Сколько раз были вы там? — спросил он.

— Три.

— Вас эти забавы не увлекали?

— Нет.

— Будто бы?

— Нет. Я говорю правду.

Самгин, испытывая не очень приятное чувство, согласился: «Да, не лжет». И спросил:

— Ведь это — кружок тайный? Что же, вас познакомили сразу со всеми, поименно?

— Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна — алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.

Ровный голос, твердый тон и этот непреклонно прямой глаз раздражали Самгина, — не стерпев, он сказал:

— Вы отвечаете мне, как… судебному следователю. Держитесь проще!

— Я всегда так говорю, — удивленно ответил Миша. «Он — прав», — согласился Самгин, но раздражение росло, даже зубы заныли.

Очень неловко было говорить с этим мальчиком. И не хотелось спрашивать его. Но все же Самгин спросил:

— Кто вас бил?

— Пермяков и еще двое взрослых, незнакомых, не из кружка. Пермяков — самый грубый и… грязный. Он им говорил: «Бейте насмерть!»

— Ну, я думаю, вы преувеличиваете, — сказал Самгин, зажигая папиросу. Миша твердо ответил:

— Нет, Китаева тоже слышала, — это было у ворот дома, где она квартирует, она стояла за воротами. Очень испугалась…

— Почему вы не рассказали все это вашему учителю? — вспомнил Самгин.

— Не успел.

Миша ответил не сразу, и его щека немножко покраснела, — Самгин подумал:

«Кажется — врет».

Но Миша тотчас же добавил:

— Василий Николаевич очень… строго понимает все… «Вот как?» — подумал Самгин, чувствуя что-то новое в словах юноши- Что же вы — намерены привлечь Пермякова к суду, да?

— Нет! — быстро и тревожно воскликнул Миша. — Я только хотел рассказать вам, чтоб вы не подумали что-нибудь… другое. Я очень прошу вас не говорить никому об этом! С Пермяковым я сам… — Глаз его покраснел и как-то странно округлился, выкатился, — торопливо и настойчиво он продолжал: — Если это разнесется — Китаеву и Воронову исключат из гимназии, а они обе — очень бедные, Воронова — дочь машиниста водокачки, а Китаева — портнихи, очень хорошей женщины! Обе — в седьмом классе. И там есть еще реалист, еврей, он тоже случайно попал. Клим Иванович, — я вас очень прошу…

— Понимаю, — сказал Самгин, облегченно вздохнув. — Вы совершенно правильно рассуждаете, и… это делает вам честь, да! Девиц нельзя компрометировать, портить им карьеру. Вы пострадали, но…

Не найдя, как удобнее закончить эту фразу, Самгин пожал плечами, улыбнулся и встал:

— Ну, идите, отдыхайте, лечитесь. Вам, наверное, нужны деньги? Могу предложить за месяц — за два вперед.

— Благодарю вас, — за месяц, — сказал Миша, осторожно наклоняя голову.

Самгин первый раз пожал ему руку, — рука оказалась горячей и жесткой.

Проводив его, Самгин постоял у двери в прихожую, определяя впечатление, очень довольный тем, что эта пошлая история разрешилась так просто.

«Юноша оказался… неглупым! Осторожен. Приятная ошибка. Надобно помочь ему, пусть учится. Будет скромным, исполнительным чиновником, учителем или чем-нибудь в этом роде. В тридцать — тридцать пять лет женится, расчетливо наплодит людей, не больше тройки. И до смерти будет служить, безропотно, как Анфимьевна…»

502